Евгений Перемышлев

Не шелохнется сквозняк, замерла природа, выползает в березняк лучший враг народа:

что за мысль, что за боль теплит глазки вражьи? что томит тебя, глаголь! ничего не скажет —

не рюкзак, не автомат гнут к земному лону, по-пластунски он распят на траве зеленой,

он скользит, сомкнув уста, застудив яичник, а к нему из-за куста длится пограничник:

это, значит, это, ведь, враг себе крепчает — что томит тебя, ответь! он не отвечает,

только пуля, добела раскалившись, вмажет: что за жизнь у них была — вскрытие покажет.

И поддат, и бородат, шел по улице солдат: что за наглость! что за мода! вот настали времена! ведь на улице война! — да, двенадцатого года: все отечество в огне, император на окне (ах, простите, на балконе!), всюду кони, кони, кони, Клаузевиц на коне, а в простой курной избе, изукрашенной в резьбе, дремлет дедушка без глаза, и, пока шумит совет, у него готов ответ — не проснулся он ни разу, — раз, два, три, за пядью пядь начинаем отступать: вправо, влево, выше, ниже, до соседнего угла, но Земля насквозь кругла — мы в Берлине, мы в Париже, и давно пора назад, ждут Манеж и Летний сад, ждут штабные синекуры, догорели уголья, и гуляет без белья Герцен заспанный и хмурый.